|
|
Как спасали ценности Госбанка
Григорий Соломонович Боркин родился 6 сентября 1930
г. в г. Орше Витебской области в семье служащего Госбанка Соломона
Марковича Боркина. Окончил Ленинградскую лесотехническую академию.
Работал в Новгородской области инженером по лесному фонду. Был
заместителем начальника цеха на Камском целлюлозно-бумажном комбинате,
затем главным инженером деревообрабатывающего завода в г. Ейске,
преподавал в рыбопромышленном техникуме в пос. Рыбном под Ейском. В
настоящее время пенсионер, живет в г. Дмитрове Московской области.
Когда началась война, мне было десять лет. Война застала меня в
пионерском лагере недалеко от города Бобруйска Белорусской ССР. Лагерь
был небольшой, скорее всего, банковский. Он находился километрах в
десяти от города в сосновом лесу. Мы ждали воскресенья — это был
родительский день, все дежурили у входного КПП.
Девять часов утра, десять — никого нет. Связи телефонной не было.
Где-то около полудня к пропускному пункту подъехала легковая машина. Из
нее вышел мужчина, к нему с криком “Папа, папа!” бросился мальчик.
Мужчина, ничего нам не говоря, посадил сына в “эмку” и уехал. Но
мальчик успел сказать нам одно слово — “война”.
Когда я, крича во все горло, помчался распространять новость, старший
пионервожатый схватил меня за шиворот и прикрикнул: “Что болтаешь? Кто
тебе это сказал?” Мы были как “последние герои” на необитаемом острове,
без всякой связи с внешним миром.
Вечером появились самолеты. Тогда мы еще не знали, чьи они — наши или
не наши. Это уже потом я научился различать гул немецких самолетов. Они
издавали натужные, прерывистые звуки, с надрывом, видимо, были
загружены бомбами.
Дня через два старший пионервожатый решился на эвакуацию лагеря. У нас
была лошадь с телегой, в нее сложили вещи, и все отправились строем за
этой лошадью.
Когда мы входили в Бобруйск, затянули бодрую строевую песню, а в это
время была объявлена воздушная тревога. Нас схватили, затащили в
подворотню и объяснили, что песню петь неуместно сейчас по той причине,
что началась война.
Мой отец был тогда главным бухгалтером Бобруйского городского отделения
Госбанка. По тогдашним правилам главный бухгалтер, главный кассир и
управляющий Госбанком должны были жить на его территории. Наша семья —
отец, я и младший брат (мама умерла в 1939 году от чахотки) — жила в
двухэтажном здании на тенистой улице, которое я до сих пор хорошо помню.
Когда я пришел домой, отец даже расплакался от радости. Он не мог
оторваться от работы, чтобы съездить за мной, — банк готовился к
эвакуации. Увязывали, укладывали, подсчитывали, масса дел. И в обычное
время в банке бывает много дел, а тут такой получился аврал.
Мой семилетний младший брат был в это время в загородном банковском
детском саду. На наше счастье, один из банковских водителей привез
братишку вместе со своим сыном. Так в банке оказались мой отец и мы
вдвоем с братом.
Управляющий Бобруйским городским отделением Госбанка А.Н. Феденев,
человек весьма решительный и жесткий, отправился к коменданту города и
потребовал помощи в эвакуации банка. Военные патрули останавливали в
городе первые попавшиеся грузовые машины и отправляли эти машины в
Госбанк. К 26 июня кроме банковской “эмки” в нашем распоряжении
оказалось еще 5 грузовых автомобилей. В эти машины все служащие и
технические работники Госбанка во главе с управляющим и главным
бухгалтером грузили банковские активы. Мы с братом тоже помогали чем
могли. Бумажные деньги нам не доверяли, мы таскали бумажные мешочки с
мелочью, кстати, довольно тяжелые.
Мешков не хватало, поэтому деньги, облигации и прочие ценные бумаги
стали складывать в противоипритные костюмы (специальные шелковые,
проклеенные олифой костюмы на случай химического нападения), которых
почему-то оказалось много.
Туда заталкивали деньги, ценные бумаги, и эти мешки, напоминающие по
очертаниям человеческие тела, грузили в машины. Погрузка продолжалась
дня два. Машины охраняли пять вооруженных работников милиции и шесть
сотрудников НКВД.
Настроены мы тогда были очень оптимистично. Думали, что наши войска отгонят немцев за Березину и мы скоро вернемся.
Отцу было некогда, и наше домашнее имущество в основном упаковывал я,
как старший из детей. Я взял свои тетрадки, коллекцию почтовых марок —
все то, что мне тогда казалось важным. Например, висевшие на стене
дорогие часы не представляли для меня никакой ценности. Так и
получилось, что мы не взяли с собой почти ничего из одежды или ценных
вещей.
В дороге произошел трагический случай. Один из милиционеров, охранявших
банк (мне кажется, это был довольно пожилой человек — у него был орден
Ленина, а тогда его давали за выслугу лет в милиции), умолял
управляющего отпустить его домой, чтобы забрать внучку, посадить ее в
машину, на которой мы будем уезжать. Как я уже говорил, управляющий был
человек весьма жесткий, и он категорически запретил ему покидать
территорию банка. А у этого милиционера никого, кроме внучки, не было,
а у нее — никого, кроме него, и когда 28 июня мы попали под Смоленском
под бомбежку, он застрелился. Мы сидели в кузове грузовика рядышком, и,
когда он начал заваливаться, я инстинктивно попытался его удержать,
схватив за рубашку. После этого я сутки ехал рядом с трупом.
Я почему-то запомнил сумму, которую мы эвакуировали, — 36 миллионов
рублей. Это были не только деньги и облигации, но и валюта. Полных пять
грузовиков и шестая легковая машина, в которой сидели мой отец,
управляющий банком и главный кассир. Кстати, они были вооружены.
Приказ о составлении отчета по эвакуации учреждений Госбанка по состоянию на 01.01.42
Циркулярное письмо Правления Госбанка СССР
3 января 1942 г.
Извлечение
При
составлении отчетов о работе отделений и сводного отчета о работе
конторы и подотчетных ей отделений руководствуйтесь следующим:
1.
В отчете конторы указывается общее число подотчетных конторе отделений,
имевшихся до войны, количество эвакуированных отделений, количество
отделений, оставшихся на территории, временно захваченной врагом, и
количество отделений, продолжающих свою работу в постоянном месте
своего нахождения…
В отчете указывается, какие меры принимались конторой и отделениями для подготовки к эвакуации...
2.
Эвакуированная контора представляет справки об эвакуации резервных
фондов, оборотной кассы и прочих ценностей в разрезе отделений...
Если
фонды, оборотная касса и др. ценности, а также учетные материалы и
оперативно-учетные документы были похищены или уничтожены путем
сожжения, а также если обнаружена недостача перечисленных ценностей,
материалов и документов, должны быть представлены акты с приложением
объяснений лиц, которые несли ответственность за сохранность денег,
ценностей, учетных материалов и документов при эвакуации...
Если
фонды, оборотная касса и др. ценности, а также учетные материалы не
были вывезены (полностью или частично), должны быть представлены
объяснения работников учреждений Госбанка, ответственных за эвакуацию и
сохранность находившихся в их распоряжении денег, ценностей и
документов.
К
отчету прилагается справка в разрезе отделений о самостоятельно
произведенных перечислениях из фондов в оборотную кассу... В отчете
следует отметить, обревизованы ли лично управляющим конторой все случаи
самостоятельного изъятия из фондов, какие нарушения им были обнаружены,
чем они вызваны...
В
записке также указывается, какие меры приняты в отношении лиц, виновных
в утрате книг и документов, а также в недостаче денег и ценностей.
Контора сообщает, восстановила ли она учет фондов отделений по своим данным или по данным Правления Госбанка...
3.
...Если конторы или отделения вели иностранные операции, в записке
должно быть подробно указано, какие документы не были вывезены, а также
какие существуют расчеты и обязательства по этим операциям…
5.
В отчете указывается, какое имущество было вывезено при эвакуации и
куда сдано (автомобили, счетные и пишущие машины, спецодежда и т.п.), а
также указывается, какое имущество осталось на территории, временно
захваченной врагом.
В
случае хищений или утраты имущества должны быть представлены акты. Если
акты не были составлены, то в записке к отчету указывается, когда
произошло хищение или утрата имущества, наименование и стоимость
недостающих предметов, обстоятельства, при которых произошло хищение
или утрата, с указанием виновных в этом лиц и мер, принятых для
привлечения их к ответственности...
ЦГАНХ СССР, ф. 2324, оп. 26, д. 36, л. 2—3
Они постоянно
связывались с Москвой, чтобы определиться, куда сдать деньги. Но
Москве, видимо, было не до нас, и мы ехали и ехали, и наконец было
решено установить машины на мосту и взорвать вместе с ним все ценности.
А потом, когда машины уже были установлены и мы вышли из них, какой-то
всадник с пистолетом спросил, почему мы стоим. Капитан, охранявший
мост, сказал, что немцы на том берегу, и двигаться дальше опасно. Тогда
всадник застрелил этого капитана и сказал, чтобы мы продолжали движение.
Мы снова погрузились в машины и поехали дальше. Глубоким вечером
подъехали к Калуге. Было решено сдать ценности, видимо, соответствующая
санкция Госбанка СССР была в конце концов получена.
Расположились мы биваком вечером на пригорке перед Калугой, не въезжая
в нее. Судя по всему, в городе прошел слух, что немцы высадили танковый
десант, и в Калуге было поднято народное ополчение. Ночью мы проснулись
оттого, что на нас были направлены фонарики и пистолеты.
Забрали моего отца, забрали управляющего, забрали кассира. Сначала
разоружили их, а потом увезли в Калугу. Мы остались под охраной бойцов
народного ополчения. К полудню следующего дня они вернулись и сказали,
что нам наконец разрешили сдать деньги. Так что все ценности мы
оставили в Калуге. Кстати, калужскому отделению потом тоже пришлось
эвакуироваться, уже с нашими деньгами.
Нас посадили в теплушки и, не спрашивая нашего желания, повезли на
Восток. Направили сначала в Ташкент, потом в Наманган. Все путешествие
заняло ровно месяц. В конце июля 1941 года мы приехали в Узбекистан.
Нас ждала торжественная встреча — митинг на вокзале, трибуны, карнаи
(длинные узбекские трубы). Нам дали приличное жилье, обеспечили
питанием. Отца приняли на работу, он стал главным бухгалтером
Наманганского отделения Госбанка, а затем — главным бухгалтером
областной конторы Госбанка. Умер он в 1968 году там же, в Намангане.
Надо сказать, что эпопея сдачи денег в Калуге так просто не
закончилась. Из центра много раз посылали письма с требованиями
немедленно отчитаться, почему итоговая сумма не совпадает то ли на 24
рубля 17 копеек, то ли на 17 рублей 24 копейки. Из-за этого
управляющего Бобруйским отделением и моего отца вызвали в Москву для
отчета.
|