Мероприятия правительства Павла I в области финансов известные по историческим документам как “операция преобразования государственных ассигнаций в монету” в большинстве исследований получили упрощённую и искажённую трактовку, в которой финансовая политика Павла І сводится к апокалиптическим картинам “оздоровления” финансов путем выкупа за золотую и серебряную монету ассигнаций и публичного сжигания “огромных кип” бумажных денег. 

На первый взгляд такое неуважительное отношение к ассигнациям действительно, мягко говоря, странно. Между тем, один из наиболее видных государственных деятелей той эпохи кн. А.Безбородко, отмечал, что “государь имеет довольно чистое понятие о вещах до финансов касающихся, кроме предубеждений некоторых”. [1] Это подтверждают и разделы “Наказа” Павла I 1788 года, относящиеся к ведению государственного хозяйства. Где, в частности, цесаревич пишет о том, что “монета должна, вошед однажды в свою пропорцию никогда не переменяться”. [2] Поэтому, после восшествия Павла на престол, закономерно возобладание в финансовой политике России тенденций не допускавших использования монетной регалии для получения доходов в ущерб интересам экономического развития страны, что выразилось в отказе от монетного передела по плану Платона Зубова в первые же дни правления нового императора. [3] На заседании Государственного Совета 17 ноября 1796 г. прозвучало мнение Павла I о том, что необходимо не только “умножение медной монеты в нынешнем достоинстве, но и померное уничтожение ассигнаций”, а на заседании 4 декабря – “воля” – “перевесть в государстве всякого рода бумажную монету и совсем ея не иметь”. [4] 

  По знаменитому указу от 4 декабря 1796 г., 6 декабря на площади перед Зимним дворцом были сожжены ассигнации на сумму в 5.316.665 руб. Остальные из 12 млн. асс., выпущенных в счет ожидаемой от монетного передела прибыли, должны были сжигаться по мере возвращения в банк. [5] Но не следует расценивать это как безрассудный и нелепый поступок. Ведь после отмены плана П.Зубова не могло быть и речи о прибыли от его реализации и, следовательно, необходимо было решить судьбу купюр, эмиссия которых уже ни чем не была обоснована. 

Как свидетельствуют записи в книгах корреспонденции Ассигнационного банка, даже суммы в 5.316.665 руб. не было в наличии и, чтобы выполнить указ, пришлось к имеющимся “способным” 3.268.500 руб. ассигнаций добавлять “ветхих”, непригодных к обращению купюр. [6] Закономерно, что эта сумма не была отнесена к изъятым из обращения ассигнациям, количество которых по делу “О массе ассигнаций, выпущенных в народное обращение” за все правление Павла I составило 1.299.240 руб. асс., полученных главным образом за перечисленную медную монету. В счет же 12 млн. было возвращено только 48 тыс. руб. асс. [7] Таким образом, массового изъятия из обращения бумажных денег не состоялось. Тем более не сжигались ассигнации, выкупленные за полноценную монету и еще пригодные к обращению. А вся помпезность с которой обставлялось вполне тривиальное уничтожение поистрепавшихся купюр – с регулярными докладами императору и широким оповещением населения [8] – была одной из струн в тонкой игре на социально-психологических факторах, определявших состояние денежного рынка. Повышению курса бумажных денег способствовало и увеличение нормы обмена ассигнаций на медную монету, собранную для несостоявшейся перечеканки на монетных дворах. [9] 

Любопытные записи о результатах деятельности правительства сохранились в мемуарах современников. А.Т.Болотов боготворит Павла І: ”Вдруг хождение рублей остановилось, и никто не хотел давать за них по-прежнему лаж, но и принимать оные: толико то сильно подействовала государева воля!” [10] Враждебно настроенный к императору К. Массон даёт иную оценку: “Наполовину от надежды, наполовину от страха, государственныя бумаги немного поднялись”. [11] Но такое положение продолжалось недолго. В дневных записях правления Ассигнационного банка имеются сведения о том, что 27 января 1797 г. курс “за рубль на ассигнации” составлял “по 1 проценту”, но уже 30 января наблюдается резкое падение – 25 коп. ”промену” за рубль серебром. [12]

 И все же, как казалось, сложились благоприятные условия для проведения реформ. Проводниками, которых выступили: Алексей Куракин на посту главного директора Ассигнационного банка и генерал-прокурора; Алексей Васильев на посту государственного казначея и Михаил Соймонов на посту главного директора Берг-коллегии. Первой скрипкой являлся фаворит Павла I князь Алексей Куракин. Уже 25 ноября 1796 г. А.Куракин уведомлял правление Ассигнационного банка о том, что он докладывал императору об “удобности начатия операции в преобразовании государственных ассигнаций в монету”. [13]

 Осуществление “преобразования” связывалось с реализацией прав, предоставленных Ассигнационному банку по манифесту 1786 г., в котором банку “дозволялось” иметь собственный двор, чеканить золотую и серебряную монету и выпускать ее в публику “для сохранения надлежащего соразмера между медными и серебряными деньгами”. [14]

 Общие принципы проведения реформы были изложены М.Соймоновым в “Примечании на серебряную монету”, представленном 10 января 1797 г. на заседании Государственного Совета. [15] Предлагаемые меры преследовали цель не только улучшить пробу и увеличить содержание серебра в монете, но и постепенно сократить количество бумажных денег. Изъятие старой монеты предполагалось производить как путем обмена на серебро по курсу 140 коп. старой монетой за один новый рубль, так и путем выкупа за ассигнации – “чтоб прежнюю серебряную монету выменить в казну выдавая за оную ассигнациями с ажио, какой по курсу состоять будет, а потом, обращая сию вымененную монету в новую выпустить ее из казны тоже с ажио”. По мысли М.Соймонова, вымененные на новую монету ассигнации могли “истребляться”. Совет высказался в поддержку операции и постановил отпускать на ее проведение ежегодно по 3 млн. руб. и некоторые суммы из Заемного банка. В росписи государственных расходов появилась специальная графа: “На истребление банковых ассигнаций”. [16]

 Конечно, подобная реформа могла быть успешной только при значительных запасах серебра, стабильности курса, хорошем экономическом положении государства. Напряженная внешнеполитическая ситуация и финансовые трудности вряд ли оставляли реформе шанс. Не было уверенности и у автора “Примечания”, оговаривавшего, что “в случае же неуспешности онаго способа, назначить для сего со стороны казны производимого обмена срок...” [17]

 На первом этапе операции главное внимание уделялось модернизации монетного производства и созданию запаса золота и серебра. Для чего при Ассигнационном банке открывается Контора о покупке металлов (24 января 1797 г.) [18] и начинаются работы по созданию монетного двора. 

Банковский монетный двор не смог сыграть отведенной ему роли в “преобразовании ассигнаций” поскольку регулярная чеканка монеты на нем была начата с января 1800 г. [19] , через год с небольшим после того, как несостоятельность планов реформаторов стала очевидной. И все же, архивные документы свидетельствуют о том, что пробная чеканка золотой монеты, серебряных “четвертаков” и “гривенников” производилась уже с конца декабря 1797 г. К 1799 г. количество отчеканенной монеты составило 7.536 руб. зол. и 25.665 руб. сер. 13 июня 1799 г. из монетного двора поступило рублевиков на 370 руб., полтин на 1.441 руб., пятикопеечников на 294 руб. [20] Последняя цифра позволяет опровергнуть утверждение В.Т.Корецкого о том, что в 1799 г. пятикопеечники двором не выпускались. [21] И, хотя неизвестно какой год чеканился на монетах, как нам кажется, есть основания полагать, что существуют подлинные пятикопеечники с датой “1799”, а не только новодельные, как принято считать. [22]

 На Контору о покупке металлов возлагались немалые надежды. В первом варианте “Начертания правил конторы отмечалось, что “закупка и выписка золота и серебра и битье из них монеты ныне приводятся в действие по представшему удобному случаю в рассуждении унижения цены на червонцы в такое время, когда курс вообще возвысился и дает ловкость к начатию операции преобразования государственных ассигнаций в монету”. Предполагалось, что контора будет вести широкие операции по закупке металлов в России и заграницей. Но уже 2 июня 1797 г. было принято решение ограничить деятельность конторы пределами России из-за медлительности переписки и опасения “высокой цены, которую положат иностранцы”, узнав о закупках золота и сере6ра. [23] К концу 1797 г. конторой был создан запас из 312.950 руб.14 1/4 коп. золотом и 1.557.065 руб. 60 1/4 коп. серебром. Поступивших главным образом из “казенных мест” и “кабинета е.и.в.” [24]

 Но ревальвация рубля не принесла ожидаемых результатов. Нестабильность курса, неустойчивость цены на талеры и связанные с этим потери для казны заставили отказаться от выпуска тяжеловесной монеты. [25] Уже 27 июля А.Куракин в письме к А.Васильеву просит не присылать тяжеловесные рубли “доколе курс не придет в то положение, в котором быть ему должно”. [26]

 К концу 1797 г. правительство Павла I осознало всю тяжесть кризиса, в котором пребывали русские финансы, и вынуждено было внести существенные коррективы в первоначальные планы. 3 октября 1797 г. выходит манифест о пробе золотой и серебряной монеты, восстановивший рубль с содержанием чистого серебра 18 г., но повышенной 83 1/3 пробы. [27] В документах Ассигнационного банка имеются ссылки на ещё один указ, появившийся якобы 3 октября и содержавший “предварительное устроение государственного хозяйства; по части касающейся до уменьшения ассигнаций”. [28] Текст этого указа обнаружить не удалось, но в тоже время, проведенная по ссылкам реконструкция его содержания, заставляет предположить, что в действительности обоснование своих действий “указом 3 октября” преследовало цель сохранения в тайне документа, который датируется 6 октября 1797 г. и называется — “Инструкция, данная князю Безбородко, князю Куракину и барону Васильеву, в рассуждении распоряжения Ассигнационного банка”. [29]

 Секретная инструкция носила программный характер и определила дальнейшее направление реформ Павла I. Император подчеркивал, что его распоряжения направлены “на лучшее устройство государственного хозяйства  дабы различныя в Империи Нашей ходящия деньги приведены были в надлежащую соразмерность”. Документ регламентировал чеканку и использование монеты. Так “назначалось” чеканить гривенников и двадцатипятикопеечников от 300 до 400 тысяч рублей в год. Остальное серебро переделывать в рубли и полтины в соотношении 3:1. Вся золотая, мелкая серебряная и недостающее до суммы в 1.200.000 руб. количество крупной серебряной монеты, производимой на заводах Кабинета е.и.в., должны были оставаться на расходы по Кабинету, а остаток монеты полагалось передавать в Казначейство в обмен на ассигнации по курсу. Планировалось, что, таким образом, вместе с доходами от пошлинных сборов, Казначейство ежегодно будет получать до 4 млн. руб. Из которых, 2 млн. предписывалось оставлять в запас на “непредвидимые государственные надобности”. Остальная сумма, вместе с медной монетой и ассигнациями Казначейства, доходами от его заводов и суммами, поступающими из Заёмного банка, должны были направляться на “редукцию” ассигнаций таким образом, “чтоб, по крайней мере, всякой год истреблять оных по шести миллионов и чтоб в течение десяти лет тех бумаг в народе убыло на шестьдесят миллионов рублей, не включая тех способов, которые при добром состоянии государственного хозяйства к скорейшей и усильнейшей редукции открыться могут”. По расчетам Ассигнационного банка общая сумма, которую предстояло погасить таким образом, составляла 100.352.167 руб.72 3/4 коп. [30]

 Поступающую из Казначейства золотую и серебряную монету Ассигнационный банк должен был использовать для “выкупа в публике” ассигнаций по курсу – “дабы предупредить всякия со стороны барышников покушения на захват золотой и серебряной монеты в свои руки, чтоб после установить ажио по их произволу в тягость общественную”. Банк побуждался активно использовать свои возможности для закупки серебра с целью “исподволь убавлять разность между серебряными и медными деньгами или ассигнациями, а не вдруг унизить цену перваго на короткое только время, чтоб дать способ корыстолюбивым поднять его потом в убыток казне и народу”. В “Инструкции” одним из способов увеличения поступлений драгоценных металлов называется “умножение выплавки меди и обращение её на продажу внешнюю”. Для увеличения экспорта меди признается необходимым ограничение передела медных денег “прямою надобностью”, приобретение Ассигнационным банком медеплавильных заводов и всемерная забота об увеличении добычи и выплавки металла на них. Упоминается и то, что владельцы частных заводов получили “новое и сильное ободрение к распространению их промысла” специальным указом, по которому снижались размеры обязательных поставок и выплат государству. [31]

 Особый пункт инструкции подтверждал полную свободу ввоза и вывоза золота и серебра “в деле, в слитках и в иностранной монете” как “самого надежного средства к умножению сих металлов в империи”.

 Большое внимание уделяется созданию структуры учреждений, способных осуществлять управление негосударственными финансами и активно действовать на внутренних и внешних рынках, получая прибыль и погашая долги казны. Указания Павла I вылились впоследствии в создание Особой экспедиции Ассигнационного банка по хозяйственным оборотам, Вспомогательного банка для дворянства и Конторы придворных банкиров. [32]

 В известных нам исследованиях, о существовании Экспедиции Ассигнационного банка по хозяйственным оборотам упоминается лишь в статье П.А.Шторха. [33] Некоторые авторы отождествляют экспедицию с Эсконтной конторой. [34] К сожалению, большая часть документов, освещавших деятельность экспедиции, уничтожена в 30-х годах Х1Х века и нам приходится довольствоваться малым. [35] Сохранилось два варианта “Начертания правил Особой экспедиции”. В них много внимания уделяется сохранению тайны деятельности учреждения. Так чиновники давали подписку о неразглашении служебной тайны. О своих операциях и расходе сумм экспедиция ни кому не должна была давать отчета кроме императора. [36] В ведение экспедиции передавались Банковский монетный двор, Контора о покупке металлов и открывшиеся по указу 14 марта 1798 г. [37] Эсконтные и Страховая конторы. Общее руководство экспедицией осуществляли И.Яворский, А.Оленин и А.Хованский. [38]

 Финансовые трудности всё же заставили Павла I прибегнуть к традиционному средству. По указу от 18 декабря 1797 г. число ассигнаций в обращении было увеличено до 200 млн. руб. Дополнительная эмиссия в размере 53.595.600 руб. составила капитал секретной экспедиции. После столь существенного увеличения количества ассигнаций планы истребления бумажных денег превратились, по сути, в обещание погасить через 10 лет (а позже через 12) кредит, полученный правительством. [39] При таких обстоятельствах, размен ассигнаций на золотую и серебряную монету приобрел характер мер, направленных на поддержание курса бумажных денег и предотвращения тем самым негативных последствий эмиссии.

 Изложение порядка и правил размена ассигнаций содержится в докладе А.Куракина, который был утвержден Павлом I 18 декабря 1797 г. [40] В нем предусматривалось “ по не изготовлению ещё довольного числа монет, чтоб выпуск оных начать в обеих столицах, и, остерегаясь получить какое-либо препятствие в продолжение таковой операции” начать размен в Петербурге с 1 января, а в Москве с 1 мая 1798 г. В месяц предполагалось разменивать 12 тыс. руб. золотом и 108 тыс. руб. серебром в каждой столице. Дневная норма определялась в 500 руб. золотом и 4.500 руб. серебром так, чтобы размен “чинить каждому по очереди без малейшего прекословия и преимущества одного перед другим, наблюдается только то, чтоб более 10 руб. золотом и 40 руб. серебром в одни руки не давать”. Таким образом, быстрого истощения запасов золотой и серебряной монеты, как это принято считать, не могло произойти. А как свидетельствуют сохранившиеся документы, количество выданной монеты в Петербурге было значительно ниже определенной месячной нормы. [41]

 Не совсем ясен вопрос с установлением размера лажа. Документы, относящиеся к началу операции, устанавливают промен “какой будет в то время в городе”. [42] Первоначально промен составлял 125 коп.асс. за рубль серебром, что по данным Комерц-коллегии было на 5 коп. ниже курса ассигнаций в порту. Указом 15 января 1798 г. был определен “промен” в 130 коп. и, вероятно, это было воспринято как установление фиксированного лажа. [43] В Ассигнационный банк из Комерц-коллегии регулярно поступали сведения о курсе ассигнаций в порту Петербурга, позволившие составить курсовые таблицы с интервалом в 3-4 дня на протяжении 1797-98 гг. Они показывают, что до 20 апреля 1798 г. курс оставался неизменным – 130 коп. асс. на серебро и 136 коп. асс. на золото. Затем до 1 июня отмечаются колебания в пределах 1-2 коп. В июне-июле курс в среднем составлял 144 коп. на серебро и 154 коп. на золото, а в ноябре поднимался соответственно до 146 и 154 коп. Курсовые таблицы позволяют также наблюдать колебания курса ефимка в 1798 г. Повышение курса достигло своего пика в июле – 230 коп. асс. К декабрю произошло плавное снижение до среднего значения курса в мае – 217 коп. асс. Причем это происходило не всегда синхронно колебаниям курса русской полноценной монеты. Что А.Куракин объяснял запретом на вывоз золотой и серебряной монеты в соседних державах. [44] Разница между курсами с учетом того, что лаж при промене в банке был фиксированным делала выгодными операции по покупке в банке золота и серебра за ассигнации, вывозе его заграницу, переплавке и ввозе снова в Россию для уплаты пошлин. Именно в этом видит неудачу операции Ф.Вирст. [45] Но следует отметить, что правительство владело информацией о состоянии денежного рынка и 21 июля в банке был установлен 40-коп. промен. [46] Промедление можно объяснить попытками удержать курс максимально долго сохраняя фиксированный лаж, что напоминает действие современных “валютных интервенций”. Потери казны не могли быть значительны, поскольку не велики были “объемы продаж”. Что, в свою очередь, предопределило безрезультатность “промена” – после начала которого не наблюдалось повышения, а после окончания резкого падения курса ассигнаций. Не удачной оказалась и деятельность Конторы о покупке металлов по скупке золота и серебра за ассигнации у населения и в “приобретённых от Польши губерниях”. Истощавшийся запас драгоценных металлов не удалось пополнять с выгодой для казны. [47]

 Катастрофические последствия для финансов страны имели операции открытого в марте 1798 г. по проекту А.Куракина Вспомогательного банка для дворянства. Предъявляемые к оплате билеты банка требовали постоянного выделения средств для их погашения. 21 сентября Павел I, разочарованный провалом проектов своего фаворита, отстранил А.Куракина от службы. [48] Но и после этого, “выпуск в публику” золотой и серебряной монеты за ассигнации продолжался до 17 октября 1798 г. [49] Остаток монеты был возвращен в Контору о покупке металлов. По указу от 25 октября 1798 г. выделявшиеся по росписи государственных расходов 4 млн. руб. на “истребление ассигнаций” было предписано отпускать на выкуп билетов Вспомогательного банка, что подвело черту под “преобразованием ассигнаций в монету”. [50] 

Следует отметить, что ограниченная продажа серебряной монеты за ассигнации купцам и “частным лицам” осуществлялась в 1800 г., но это скорее носило характер льгот для отдельных купцов. Вырученная казной сумма составила 78.724 руб.асс. [51]

 После гибели Павла I вопрос о продаже серебряной монеты “на бирже с променом для повышения курса” рассматривался на заседании Государственного Совета 18 июля 1801 г. Но, помня о неудавшемся опыте, Совет не усмотрел “никакой пользы от сего оборота” полагая, что “досужие иностранцы, узнав о невозможности банка поддерживать завсегда оный [курс — В.Ш.] подобною выдачею; могут удобнее возвысить свой курс, в невыгоду российской торговле”. [52]

 Впрочем, мнение Совета не помешало уже в следующем году Конторе придворных банкиров самой играть на разнице курсов. В течение 1802 г. Контора обменяла 1.056.093 руб. 55 коп. серебром и 240.427 ефимков на ассигнации, перевела их за границу и получила в итоге 111.261 руб. 89 коп. прибыли. [53]

 Изменяются и взгляды на роль ассигнаций в денежном обращении. Эмиссия ассигнаций находит своего апологета в лице министра финансов А.Васильева, который, ссылаясь на показатели экономического роста и увеличение численности населения, в “Плане”, утвержденном 25 ноября 1803 г., доказывал, что “ассигнаций уменьшать не токмо не нужно, но и вредно”. [54]

 Финансовые реформы в период правления Павла I еще требуют дальнейшего изучения и анализа. Значение реформ для истории русских финансов во многом еще не осознанно, но, без сомнения, именно в это время закладываются основы для последующего перехода к более рациональным методам ведения финансового хозяйства и построения финансовой администрации.

1. Архив кн. Воронцова. М., 1879. Кн.13. С. 384.

2. Семевский М. Материалы к русской истории ХУШ в.(1788 г.)// Вестник

Европы. 1867. Т.1. С. 319.

3. Архив Государственного Совета (далее — АГС). СПб., 1888. Т.2. Стб.19-30.

4. Там же, стб. 24, 29.

5. Там же, стб. 30.

6. Российский государственный исторический архив (далее — РГИА), ф.584,

оп.1, д.859, л.15 и об.

7. Там же, д.950, л.3-4.

8. Там же, д.2940, л.20, 50.

9. РГИА, ф.584, оп.1, д.634, л.32; АГС. Т.2. Стб.38.

10. Болотов А.Т. Памятник протекших времен или Краткие исторические

записки о бывших происшествиях и носившихся в народе слухах// Записки

очевидца. М.,1989. С.216.

11. Массон К. Секретные записки о России. М., 1918. Ч.1. С.108.

12. РГИА, ф.584, оп.1, д.1290, л.138об, 169.

13. Там же, д.859, л.5об.

14. Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. 1-е собр. СПб.,

1830. (далее — ПСЗ). Т.22. №16407.

15. АГС. Т.2. Стб.42-44.

16. Сборник имп. Русского исторического общества. СПб., 1885. Т.45. С.76.

17. АГС. Т.2. Стб.40.

18. РГИА, ф.584, оп.1, д.1290, л.123.

19. Георгий Михайлович вел. кн. Монеты царствования имп. Александра I.

СПб., 1890. С.14.

20. РГИА, ф.584, оп.1, д.3008, л.2.

21. Корецкий В.Т. Банковский монетный двор// Нумизматический сборник

ГИМ. Ч.7. М., 1980. Вып.53. С.77.

22. Винклер П. фон Из истории монетного дела в России: Монетное дело при

Павле І (1796-1801). СПб., 1898. Вып.3.С.35-36; Уздеников В.В. Монеты

России 1700-1917. М., 1985. С.87.

23. РГИА, ф.584, оп.1, д.634, л.110.

24. Там же, д.3016, л.12, 13об.

25. Шторх П.А. О государственном долге// Гражданин. 1873. №38. С.1027;

Гейтц Ф.Ф. Ефимки. М.,1913. С.41.

26. РГИА, ф.584, оп.1, д.860, л.10.

27. ПСЗ. Т.24. №18178.

28. РГИА, ф.584, оп.1, д.2227, л.105.

29. Российский государственный архив древних актов (далее — РГАДА),

ф.204, оп.1, д.4. Копия.

30. РГИА, ф.584, оп.1, д.638, л.17об.

31. ПСЗ. Т.24. №18179. 3 окт.1797 г.

32. Там же. Т.24. №18327. 18 янв.1798 г.; №18383.17 февр.1798 г.

33. Шторх П.А. Указ. соч. С.1026-1027.

34. Мигулин П.П. Русский государственный кредит. Харьков, 1899. Т.1. С.32.

35. РГИА, ф.584,оп.1, д.2936.

36. Там же, д.2227, л.27об-28.

37. ПСЗ. Т.25. №18436.

38. РГИА, ф.584, оп.1, д.634, л.176.

39. Там же, д.3012, л.35.

40. Там же, д.2797, л.103-107.

41. Там же, д.3007, л.2-3об.

42. Там же, д.2797, л.106; д.1291, л.662.

43. Там же, д.635, л.20.

44. Там же, ф.1374, оп.2, д.1329, л.7 и об.

45. Вирст Ф.Г. Рассуждения о некоторых предметах законодательства и

управления финансами и коммерцией Российской империи. СПб., 1807.

С.242.

46. ПСЗ. Т.25. №18594; РГАДА, ф.204, оп.1, д.28, л.94.

47. РГИА, ф.584, оп.1, д.3016, л.11об-14,31.

48. Сенатский архив. СПб.,1888. Т.1. С.426, 442.

49. РГИА, ф.584, оп.1, д.1293, л.311 и об; д.3007, л.3об.

50. РГИА, ф.557, оп.2, д.50, л.266; РГАДА, ф.204, оп.1, д.28, л.136 и об.

51. РГИА, ф.584, оп.1, д.3016, л.28об-29.

52. АГС. Т.3. Ч.2. Стб.702-703.

53. РГИА, ф.560, оп.38, д.2, л.229-230.

54. Там же, л.457 и об.